Культура Средневековья поразительно контрастна. По сравнению с культурой античного мира, образцовым эталоном которой принято считать древнюю Грецию времен Перикла, какой упадок!
Почти поголовная неграмотность в странах Европы, деградация, если не полное уничтожение науки и искусства, запрет на свободу мысли при диктате христианской религии, господство фанатичного невежества и изуверства… И вместе с тем уникальные примеры высоконравственного подвижничества, демонстрируемые самоотверженными отшельниками; институт рыцарства, впервые на памяти человечества провозгласивший идеал благородного воина, служителя Прекрасной Дамы и защитника слабых…
Грандиозное достижение Средневековья – архитектура готических соборов. Это наивысший полет человеческого духа, выраженный в камне.
К современным небоскребам Америки как нельзя более применимы слова Наполеона, поставившего на место одного генерала, который допустил двусмысленную реплику в адрес великого полководца. Наполеон ответил ему: «Вы не выше меня, а длиннее!».
Даже стоэтажные небоскребы не дотягивают (не метражом, а ментальным существом) до соборов Кельна, Реймса или Страсбурга…
Другой великолепный вклад в культуру человечества, принадлежащий эпохе Средневековья, – изобретение орга'на - мощнейшего музыкального инструмента, способного торжественно-таинственным звучанием поднять дух индивидуума к небу…
Эра Женщины наступила в 1924 году, т.е. в первой четверти ХХ века. Но как далекий пролог можно рассматривать культ Прекрасной Дамы в Провансе (Франция) XI-XII веков. Как ни парадоксально, именно тогда, когда на женщину не смотрели как на равноправного с мужчиной человека, когда она была подчиненным мужу существом!..
Чем объясняется сей феномен?
Прежде всего, вопреки ново-старой гипотезе историка Морозова (начало ХХ века) и дилетанта Фомина (канун XXI века), тем, что история землян не линейный процесс непрерывного восхождения к вершине, а зигзагообразная кривая. Мы – растерянные и растерзанные свидетели и соучастники движения, нет, падения кривой на самое дно бездонной преисподней… И нам мерещится (нет, нам морочится!), что идея Вечной Женственности безнадежно опоганена и опохабнена…
Порабощение Женского Начала Мужским Началом, по свидетельству Елены Ивановны Рерих, получившей эстафету древней герметической мудрости от Елены Петровны Блаватской, наступило после потопления Атлантиды. И с тех пор, несколько схематизируя и упрощая, на Востоке женщине отводилась роль либо сладострастной наложницы, либо - покорного скота; на Западе сфера ее участия в семейной жизни и в обществе, как правило ограничивалась формулой трех «К» (немецкая интерпретация): «Киндер, Кюхе, Кирха», т.е. «дети», «кухня», «церковь».
Но в одном немаловажном отношении женщина всегда была по меньшей мере равноправна мужчине: в области интимных чувств. Правда, девушку вопреки ее воле могли выдать замуж за нелюбимого, но насильственно заставить сердце любить нельзя. Истинная любовь не лимитируется запретами, замка′ми и расстояниями. Не преграда ей граница, установленная обычаями и сословиями. Напротив! Невозможность реализации не подавляет, но зачастую стимулирует любовную страсть на Земле.
В перспективе же реинкарнации, Любовь с большой буквы – многовековой поиск двух сужденных половинок, согласно Платону, изначально разделенных: мужчина ищет свою когда-то потерянную женскую половину; женщина – утраченную мужскую.
Николай Уранов, глубоко исследовавший проблему двух Начал, пишет о нежелательности духовного мезальянса, препятствующего работе потенциальной совместной батареи, иначе говоря, полноценному взаимному творчеству, которое обеспечивается гармонией двух первоначально слитых половинок. Однако две половины должны найти друг друга, и нет гарантии, что они встретятся на протяжении одной жизни или неопределенно нескольких…
Логично предположить, что в огромной массе случаев люди удовлетворяются какими-то заменителями сужденных половинок, идя на поводу ситуации, способствующей интимной близости его и ее.
Известный художник-новатор первой половины ХХ века, Давид Бурлюк, вероятно, на основании собственного опыта, был убежден, что случайная ситуация, спровоцировавшая пребывание ночью в одном помещении мужчины и женщины (незнакомых или малознакомых), если разница в годах между ними не слишком велика, обязательно завершится ни к чему не обязывающему взаимному удовлетворению…
Не уверен в абсолютной справедливости наблюдения Бурлюка. Герою германского эпоса «Песнь о Нибелунгах» довелось спать на одном ложе с прославленной богатыршей Брунгильдой. Во избежание недоразумения он положил между собой и ею свой меч. И ничего предосудительного не произошло!
Конечно, подвиг воздержания Зигфрида похвален, но не показателен, как норматив для обывателей, невольно либо охотно подчиняющимся обстоятельствам, доставляющим возможность физически или психологически потешить свою самость.
Ситуационным людям (а их великое множество) свойственно, как говориться, «ловить момент» и хапать то, что «плохо лежит»…
Совсем иначе себя ведут те относительно редкие представители рода человеческого, которых Лев Гумилев – выдающийся историк-этнолог - назвал пассионариями: водители народов, творцы искусства и науки, новаторы и преобразователи идеологических паритетов и мировоззренческих систем. Это люди, не идущие на поводу ситуаций, а способные противостоять им, преодолевать соблазны и противодействия их…
На первый взгляд, на поприще пассионарности подвизаются брутальные (по нынешней терминологии – «крутые») деловые рисковые мужики. А причем тут вечно-женственные особи, кстати говоря, весьма омужичившиеся за последние годы? Но ведь и мужской пол оже'нщинился до последнего неприличия! Повседневно происходит явная и тайная перемена мест: «Она» занимает (чаще фактически, чем официально) «его» место. «Она» научилась, обладая природным даром интуиции и находчивости, лучше чем «он» разбираться и управляться в моментальной смене разнообразных ситуаций, что было подмечено проницательными писателями еще до ХХ века. Наш недавний современник – Кнут Гамсун – в знаменитом романе «Пан» нарисовал ситуационную картинку: «…Я не спал три ночи, я думал о Дидерике и Изелине. Вот посмотри, думал я, они придут. И Изелина подманит Дидерика к дереву и скажет: Постой-ка здесь, Дидерик, да поглядывай, стереги Изелину; я попрошу этого охотника завязать мне ремень у обуви.
И этот охотник – я, и она движением глаз дает мне понять это. И когда она подходит, мое сердце понимает все, и оно перестает биться, оно бурно трепещет. А она – нагая с головы до ног под своим покровом, и я касаюсь ее рукой.
- Завяжи мне ремень! – говорит она, и щеки у ней горят. И немного спустя она шепчет у самого моего лица, у самых губ: - О, ты не завяжешь мне ремня, мой милый, нет, ты не завяжешь… не завяжешь мне.
Но солнце окунает свой диск в море и вот снова восходит, красное, обновленное, как будто оно побывало там внизу и выпило вина. А воздух наполнен шепотом.
Час спустя говорит она у самого моего рта:
- Теперь я должна покинуть тебя.
И она кивает мне, уходя, и ее лицо еще горит, ее лицо нежно и восторженно. И она снова оборачивается ко мне и кивает.
Но Дидерик отходит от дерева и говорит:
- Изелина, что ты делала? Я видел.
Она отвечает:
- Дидерик, что ты видел? Я ничего не делала…
- Изелина, я видел, что ты делала, - говорит он опять. – Я видел, Изелина.
Тут раздается по лесу ее громкий, веселый смех, и она идет с Дидериком дальше…»
В переложении на стихотворный лад сей чувственный и грациозный эпизод может выглядеть так:
Конечно, здесь уместен вопрос: А ЛЮБОВЬ ЛИ ЭТО?
Владимир Маяковский, последний апологет Любви с большой буквы (рядом с Ахматовой, Цветаевой и Пастернаком), писал о миллионах огромных чистых любовей (с нашей точки зрения это – гипербола) и миллион миллионах маленьких грязных любят… («Облако в штанах»).
Не будем заниматься классификацией «любвей», а тем более поиском ответа на сакраментальный вопрос: «что такое любовь?».
Любое определение, в той или другой мере, - произвольное ограничение. Скромно довольствуемся выводом: Любовь – такое чувствознание, при котором в форме, доступной на Земле, достигается нирвана.